Про концепцию ваби-саби слышал, наверное, каждый человек, хоть сколько-либо знакомый с японской культурой. Ну а уж в нашей чайной теме сентенции типа «классическая японская чайная церемония построена на принципе ваби-саби» по очевидности могут сравниться с сентенциями типа «лошади едят овес» и «смерть — это конец жизни». В соответствующих им темах, конечно — применительно к чаю про лошадей и овес вместе редко говорят. Обычно отдельно про лошадей и отдельно про овес… Кхм, да, извините.
Русская википедия определяет ваби-саби как обширную часть японского мировоззрения: «ваби» ассоциируется со скромностью, одиночеством, не яркостью, однако внутренней силой; «саби» — с архаичностью, неподдельностью, подлинностью. Ваби-саби по умолчанию вплетается в традиционное японское искусство в качестве этической и эстетической основы — и, в общем, вплетается убедительно.
Я, собственно, никогда этой концепцией дальше поверхностных определений не интересовался. Концепция понятная и симпатичная, в просветленную тоску всякому впасть приятно. На японский чай я ее, правда, никогда не переносил. Японскую чайную церемония я не практикую, а применять эстетическую концепцию к нецеремониальным японским чаепитиям мне просто влом. Ну и, соответственно, никогда не интересовался историей возникновения и развития этой концепции. Ну и так понятно же, что она древняя.
Хотя, конечно, при работе с любыми японскими традициями в их актуальном виде нужно быть готовым к тому, что их история может оказаться скорее историей специфического маркетинга, нежели историей культуры или философии. «Хагакурэ» как бы намекает.
«Хагакурэ», напомню, это практическое и духовное руководство воина, составленные на основе поучительных бесед японских самураев. Беседы эти происходили в самом начале XVIII века и касались самых разнообразных вопросов — от готовности в любой момент умереть до управления финансами и необходимости быть всегда аккуратно причесанным. Сборник «Хагакурэ» произвел большое впечатление на Юкио Мисиму. Возможно даже излишне большое, если вспомнить, что жизнь свою этот хороший писатель закончил в 1970 году самоубийством на старом самурайском кладбище. После неудачного перформанса, стилизованного под военный переворот с захватом заложников. Кульминацией этого представления была выспренная речь, в которой Мисима призывал военных вернуться к самурайским традициям. Военным оказалось пофиг, их и так неплохо кормили. Но к «Хагакурэ» Мисима внимание привлек — особенно за пределами Японии.
Извините, отвлекся. Так вот. Самая прикольная фишка «Хагакурэ» состоит в том, что на момент создания этого сборника самурайская культура уже давно пережила свой золотой век и пребывала в упадке. Сам по себе факт создания труда, который фиксирует состояние культуры в период ее угасания совершенно нормален. Когда еще, собственно, фиксировать культуру, как не в том момент, когда она становится уходящей. И сопутствующая такой «фиксации на излете» идеализация культуры тоже совершенно естественна. Чем дальше по времени от нас отстоят герои прошлого, тем они симпатичнее.
Но при этом совершеннейшей ошибкой будет автоматический перенос поздних этических и эстетических концепций на героев, предшествующих формулировке этих концепций времен. Можно не сомневаться, что несмотря на рекомендации «Хагакурэ» быть причесанным и думать о смерти, значительная часть тех самураев, жизнь которых привела к появлению сборника наставлений, была вполне себе лохматой и думала о том, чего бы съесть.
Я, собственно, к чему все это рассказываю. В американской академической прессе я наткнулся на короткую заметку об истории возникновения концепции ваби-саби. Тезисно пересказать которую можно следующим образом.
В английском языке термин wabi-sabi начал появляться примерно в 1980 году. Возможно, это была отсроченная реакция на вышедшую в 1972 году на английском языке книгу Янаги Соэцу «Неизвестный мастер». В этой книге в эссе под названием «Красота нерегулярности» Янаги написал об искусстве чайной церемонии и ее простой грации. И предлагал за простотой и грубостью видеть скрытую красоту, на которую японцы ссылаются в своих своеобразных прилагательных «сибуи», «ваби» и «саби». «Сибуи» («строгий, сдержанный») в англоязычной среде проигнорировали, а «ваби» и «саби» подхватили. Возможно потому, что они рифмуются. Очень убедительная версия, кстати.
После взлета в США и других странах фраза «ваби-саби» была импортирована обратно в Японию уже как сложный составной термин. Причем, что любопытно, термин «ваби-саби» не появляется в стандартных словарях японского языка, но часто упоминается в разных инструкциях типа «как объяснить японскую культуру иностранцам».
К каждой отдельной составляющей термина «ваби-саби» никаких вопросов нет. Принцип «саби» выкристаллизовался в японской поэзии, первые намеки на него появляются в IX веке. Принцип «ваби» — в японской чайной церемонии, в XVI веке. В древности каждого из этих принципов сомневаться не приходится. При этом составной принцип — «ваби-саби» — является современным и, с большой степенью вероятности, имеет неяпонское происхождение. Проще говоря, «ваби-саби» — это такая японская водка-матрешка-балалайка, упрощенный шаблон восприятия японской культуры для иностранцев.
Интересная мысль. Надо запомнить.
Читайте и слушайте ежедневные чайные новости в телеграм-канале «Путевые заметки чайного клоуна».
Добавить комментарий