В Японии, в возрасте 102 лет, скончался Геншицу Сен, мастер чайной церемонии школы Урасэнкэ. История этого человека примечательна не только тем, что он стал одной их ключевых фигур в современной японской церемониальной чайной традиции. Но и тем, что в 1943 году он начал проходить подготовку пилота-камикадзе. К счастью, война закончилась раньше, чем Генщицу Сен сел в набитый взрывчаткой самолет.

Пишут, что заниматься чаем мастер начал в возрасте шести лет. И, будучи призванным в армию, прихватил с собой чайную утварь. И устраивал чаепития для своих товарищей, отправляющихся в свой последний полет. После войны значительную часть своих чаепитий Генщицу Сен вплетал в антивоенный и гуманистический контекст — в исполнении старого и опытного камикадзе такие чаепития, наверняка, впечатляли.

Я давно заметил, что отношение к чаю и чаепитиям у тех людей, для которых они стали еще и маркером нормальной мирной жизни, совершенно особенное. Я часто пил чай со стариками и долго не мог понять структуру и глубину их чайного удовольствия. Конечно, они тоже часто пили чай мимоходом, в пищевых целях. Или по поводу, в целях этикетных — это когда гости пришли, надо разговоры разговаривать и все такое прочее. В таких случаях их отношение к чаю никак не отличалось от моего.

Но иногда — обычно когда никуда не надо было бежать и ничего не надо было делать — их за чаем очень заметно накрывало. Это было хорошо заметно и совершенно не понятно. Ну потому что, во-первых, у меня в чашке был точно такой же чай, как и у них. А, во-вторых, этот чай ничем особенным не отличался от того чая, что был за завтраком. Или вчера, с гостями. И ты пил его, как обычно. А они чуть не щурились от удовольствия. А иногда и щурились.

Потом, с возрастом, переболев и коллекционным азартом, и стремлением попробовать весь чай на свете, и желанием непременно разобраться с разными конкурсными образцами, заведя свой самовар, попив чаю в деревнях, аулах, монастырях и дорогих отелях и в самых разных местах и странах, поигравшись и в чайный снобизм, и в чайный пофигизм, и в чайные духовность с бездуховностью, я как мне кажется, немного понял чайное удовольствие тех людей, которые в жизни видели всякое. Совсем немного понял, потому что жизненный опыт у меня все-таки другой. 

Опыт стариков, похоже, выводил их на тот уровень восприятия реальности, когда сама возможность получения удовольствия становится значительно более ценной, чем содержание этого удовольствия. Возможность спокойно выпить чая с близкими людьми, выбрать один чай из нескольких, поспорить о нюансах заваривания и понаблюдать за тем, как внуки выбирают конфеты — это такое счастье, по сравнению с которым нюансы вкуса, происхождение чая и прочие его потребительские характеристики не то чтобы совсем не важны. Но явно вторичны.

Чай вкусный? Хорошо. Чай невкусный? Бывает — в другой раз будет вкусным. Чай откуда-то привезли и он какой-то необычный? Ну спасибо, уважили. Чай очень дорогой и редкий? Тоже спасибо, тоже уважили. 

Это ни в коем случае не пофигизм. Это другой масштаб ответственности. При котором ты берешь на себя заботу не о конкретном чаепитии, а о том мире, в котором это чаепитие возможно.

В некоторых случаях ответственная работа с чаем является частью такой заботы. Я вполне допускаю, что нереализовавшийся камикадзе Геншицу Сен, проводя свои чайные церемонии, был уверен, что от того, насколько точны его движения, зависит мир во всем мире и прочность моста между прошлым и будущим. И что фронтовик Устим Генрихович Штейман, выводя на совершенно новый уровень краснодарский чай, нес на своих плечах примерно такой же груз. Или даже тяжелее — потому что с победителей обычно спрос больше.

А в некоторых случаях можно просто пить чай, щуриться от удовольствия и обустраивать и хранить тот покой и ту волю, частью которых являются беззаботные и сытые чаепития с выбором чая, закусок и прочей мишурой.

Так иногда пил чай мой дед.

Читайте и слушайте ежедневные чайные новости в телеграм-канале «Путевые заметки чайного клоуна».